Когда несколько дней спустя Мод прибыла в Анже, перстень на изящной золотой цепочке покоился у нее на груди.
При появлении Мод жители столицы весьма оживились, радуясь прибытию столь высокородной невесты — дочери английского короля. Она с удовлетворением замечала горожан, размахивающих знаменами среди толпы, заполняющей извилистые улочки, священников в белых одеяниях, несущих распятия и зажженные свечи под перезвон колоколов в церквах и напевы псалмов.
На фоне сумеречного неба Мод увидела Анжерский замок, возвышающийся над широкой рекой на крутом склоне. Решетки были подняты, подъемный мост опущен. Когда процессия проехала по каменному туннелю во внешний двор, озаренный ярко пылающими факелами, Мод обратила внимание на мельницу, полные амбары, конюшни и казармы. Ее поразило, как много здесь толпилось конюхов, кузнецов и оружейников, отвлекшихся от работы, чтобы взглянуть на новую графиню. Никто не предупредил ее, что Анже окажется поистине мощной твердыней. Процессия пересекла двор и подъехала к внутренним воротам. Их встретил дворецкий с множеством слуг. Услышав скрип опускающихся решеток, Мод поняла, как чувствует себя пленник при звуке запирающейся за спиной двери темницы.
Обуреваемый нетерпением жениться на дочери короля Иерусалима, чью корону ему предстояло унаследовать, Фальк Анжуйский, едва дождавшись провозглашения Мод графиней Анжу и Майна, на рассвете следующего дня отправился в Святую землю.
Мод и Жоффруа остались вдвоем.
Поскольку брачные торжества в Ле Мане сократили и Фальк Анжуйский хотел, чтобы сын находился рядом с ним в Анже накануне его отъезда в Иерусалим, у Жоффруа до сих пор не было возможности воспользоваться своими супружескими правами. Хотя предполагалось, что молодожены займут одну комнату, Жоффруа остался в своих прежних покоях и предоставил Мод делить супружескую спальню с Олдит и небольшой свитой нормандских фрейлин. Такой поступок Мод отнесла на счет неожиданно проснувшейся в юном графе чувствительности, на которую она считала его неспособным, что заставило ее испытать прилив благодарности к Жоффруа.
Вечером того дня, когда Фальк уехал к невесте, состоялся свадебный ужин. Епископ Анже благословил брачное ложе, служанки Мод помогли ей раздеться и улечься в постель. Мод прикрылась льняной простыней и распустила волосы, рассыпавшиеся по плечам блестящими каштановыми волнами. Колокола зазвонили к повечерию, и Жоффруа наконец постучался в двери спальни.
— Вам понравились эти покои? — спросил он, обводя комнату взглядом собственника.
Мод кивнула, проследив за его взглядом. Большая спальня, как и все прочие помещения замка, несла на себе печать несколько приземленных вкусов графов Анжуйских. Высокие белые свечи в окованных железом подсвечниках отбрасывали дрожащие тени, освещая резную деревянную кровать с красно-голубым покрывалом, голубой балдахин и занавески, массивные деревянные сундуки с позолотой, дубовую скамью и плотные льняные гобелены на стенах.
Одетый в странноватую голубую шелковую рубаху восточного покроя, покрытую вышивкой из серебряных полумесяцев, Жоффруа, по всей видимости чувствовавший себя неловко, начал расхаживать по комнате. Он взял ларчик из слоновой кости, куда Мод положила на ночь кольцо Стефана, повертел его в руках и, к большому ее облегчению, поставил на место, так и не открыв.
— Не хотите ли выпить немного вина? — спросила она, указав на кувшин и два деревянных кубка, стоявшие на одном из сундуков.
Мод подумала, что ему надо успокоиться: Жоффруа был взволнован и нервничал, словно породистая борзая, которую в первый раз взяли на охоту. Ей стало любопытно, какой опыт он уже успел приобрести в любовных делах, — если вообще успел. В его возрасте трудно было предположить большую осведомленность. И, само собой, она недалеко ушла от него. Олдит сказала бы: слепой слепого ведет. Внезапно перед глазами Мод возник образ тела Стефана, прижимающегося к ее телу.
— С удовольствием выпью, — поблагодарил Жоффруа, наливая вино в кубки и подходя к постели.
— Восхитительное вино, — произнесла Мод, немного отхлебнув из кубка.
— Бордосское. Это свадебный подарок герцога Аквитанского, — отозвался Жоффруа. Он выпил, поставил кубки на пол и, набрав полную грудь воздуха, торжественно заявил: — Я сознаю, мадам, что ни вам, ни мне этот брак не по душе, но мы должны постараться сделать его как можно более приятным, отбросив любые предубеждения. — Он взял ее за руку влажными, потными пальцами. — Предлагаю вам заняться тем, что поможет явиться на свет нашему наследнику. Представьте только, мадам, у наших будущих детей оба деда — короли: один — Англии, а другой — Иерусалима!
— Великолепное наследство, — прошептала Мод, не оставшаяся равнодушной к этой короткой и решительной речи, без сомнения, отрепетированной заранее.
Жоффруа наклонился и стянул с нее простыню. Увидев обнаженную пышную грудь Мод, он на мгновение замер с округлившимися глазами и, придвинувшись ближе, робко прикоснулся ней дрожащим пальцем, словно боясь, что она его укусит. Потом внезапно вскочил, задул свечи и стянул через голову свою голубую рубаху.
— Мне известно, что вы уже знакомы с делами брачной постели, — сказал он, забираясь на кровать. — Но я хочу, чтобы вы знали: и у меня есть кое-какой опыт по этой части.
Мод улыбнулась про себя в темноте.
— Я и не сомневалась.
Она заставила себя покорно терпеть, пока Жоффруа влажными губами целовал ее. Потом он раздвинул ее неподвижные губы языком и, не встретив сопротивления, принялся обеими руками мять ее груди, шумно сопя носом, как утомившаяся от игры собака. Натянув одеяло на голову, Жоффруа свернулся клубочком рядом с ней и с силой впился губами в сосок, словно жадный младенец, ищущий материнского молока. Тело его, хрупкое, худое и еще не вполне сформировавшееся, казалось детским по сравнению с мощным мускулистым торсом Стефана.