— Налей графине Анжуйской вина и предложи ей медовые лепешки, — велел он стоящему поблизости слуге. — А потом оставь нас.
Даже голос короля изменился, речь его стала более медленной и размеренной. Только проницательные черные глаза оставались прежними.
Жадно проглотив две медовые лепешки и сделав несколько глотков вина, Мод почувствовала на себе пристальный взгляд отца. По телу пробежали мурашки.
— Если ты думаешь, что твоя покаянная одежда проведет меня, то ты еще большая дура, чем я думал, — таковы были первые слова короля, обращенные к дочери.
Мод, стараясь удержать на лице выражение несчастной мученицы, молитвенно сложила руки и опустила голову.
— Фальшивое раскаяние тебе не к лицу, дочь. — Король устало взглянул на нее. — Известно ли тебе, что граф и графиня Анжу стали темой для бесчисленных песенок, которые распевают менестрели при дворах Европы? Я слыхал, что Людовик Французский завел двух бойцовых петухов, которых назвал Мод и Жоффруа, и что его любимое развлечение — выпускать их друг на друга и заключать пари, кто выйдет победителем. Ты виновата в том, что наше доброе имя втаптывают в грязь наши враги. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Полуприкрыв глаза, король молча слушал, как Мод пытается нарисовать печальную картину безрадостной жизни в Анжу. Особенно она налегала на неспособность Жоффруа осуществлять брачные обязанности и во всех подробностях описала свое унизительное изгнание из Анже; этих моментов она избегала касаться в письмах.
Когда она умолкла, Генрих открыл глаза.
— Известно ли тебе, что всего две недели назад у твоего мужа появился незаконнорожденный сын от какой-то анжерской кухарки?
Мод вздрогнула, как от удара.
— Я ничего не слышала об этом. Неудивительно, что девица заявила, будто отец ее ребенка — Жоффруа. Кто докажет правду?
Король пожал плечами.
— Конечно, никто, но ходят слухи, что ребенок действительно похож на него. И этот ребенок, — угрожающе произнес он, — должен был быть твоим сыном и моим внуком.
Мод вся вспыхнула, вспомнив двух молодых девиц, забавлявшихся с юным графом в его спальне.
— С тех пор как ты уехала, твой муж скачет по всему Анжу, бросаясь на каждую юбку и рассказывая всем подряд, как замечательно он отделался от сварливой нормандской бабы!
— И вы позволяете ему делать из меня посмешище? — Голос Мод задрожал от гнева.
— А ты ожидаешь, что я объявлю войну Анжу, чтобы спасти твою честь? Ты сама навлекла на себя позор. — Генрих немного помолчал. — Кажется, тебе не очень повезло с мужьями: никто из них не смог — или не захотел? — почтить твою брачную постель.
В воображении Мод, пунцовой от обиды и унижения, вдруг возник мужественный образ Стефана, охваченного страстью в ее объятиях. Она открыла было рот, чтобы горячо возразить отцу, но тут же закусила губу, стараясь несколько успокоиться.
— И еще одно… в дальнейшем не должно быть никаких разговоров об аннулировании брака. — Король внезапно схватился рукой за сердце.
Мод и епископ бросились к нему, но Генрих отмахнулся от них.
— О, кстати, я знаю о твоей переписке с Римом. Я знаю обо всем, что происходит! Так что позволь предупредить тебя: если вопрос об аннулировании возникнет когда-либо опять, то, клянусь Богом и всеми святыми, я заточу тебя в монастырь. — Король поднял руку. — Роджер, вы этому свидетель.
Монастырь! Мод слышала о женщинах, которые, разгневав родственников, были заточены в монастыре и никогда больше не увидели солнечного света. «Возможно, это пустая угроза», — подумала она. Нельзя позволить отцу разрушить все ее планы путем запугивания.
— Вы не сделаете этого, — с напускной храбростью возразила Мод, — иначе я не смогу стать королевой.
— Кое-кто из моих баронов вовсе не расстроится, если ты лишишься трона, — вкрадчиво сказал король. — Кое-кто с большим облегчением согласится, чтобы вместо тебя управлял мой племянник Стефан. Ты считаешь себя незаменимой? Напротив, дочь, напротив. — Генрих наклонил голову к плечу. — Она не верит мне, Роджер.
Множество воспоминаний нахлынуло на Мод: история об ослепленных внучках, услышанная от Аликс, рассказы императора о том, как отец подстроил смерть своего брата Вильгельма Руфуса, а старшего брата заключил в тюрьму.
— О, я верю вам, сир, верю, — прошептала она. Разве можно было усомниться в этом хоть на мгновение?
Король наклонился к дочери. Его глаза смотрели на нее жестоко и твердо.
— Очень мудро с твоей стороны. Ты думаешь, что я позволю тебе свести на нет все мои усилия объединить Нормандию и Анжу? Твое своенравное поведение не разрушит союза, который я создал с таким трудом. Я верю, что со временем Жоффруа раскается в своей глупости и попросит тебя вернуться обратно. — Он остановился, чтобы передохнуть. — Я послал гонца к королю Фальку в Иерусалим с просьбой ходатайствовать за тебя перед сыном. Когда Жоффруа придет в себя и возьмется за ум, ты вернешься в Анжу, как жена, покорная своему долгу. Если ты не согласишься подчиняться мне во всем, я осуществлю свою угрозу. Это понятно?
Мод глядела на отца, как кролик на горностая.
— Да, — выдавила она, теперь уже по-настоящему испугавшись. — Я согласна.
— Очень хорошо, но я буду внимательно следить за вами, мадам, так что не делайте ошибок.
Генрих сел на свое место и стал разглядывать дочь.
— Да, кстати, не стоит подливать масла в разгоревшийся огонь. Не говори никому обо всех этих делах. Ты приехала сюда в гости, с позволения мужа, а все остальное — сплетни и досужие толки, которые распускают наши враги.